Главная | Регистрация | Вход
Cекреты гейши
Меню сайта
Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 544
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Форма входа
Поиск
Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
Архив записей
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Кихару Накамура

    "Исповедь гейши"



    Что побудило меня написать эту книгу

    Нью-Йорк, летние каникулы 1982 года.

       Каждый год в конце июля меня неизменно посещает многочисленная японская поросль – сыновья, дочери, племянники и племянницы моих близких приятелей. Среди них были и такие, кто целых три года приходил ко мне с одним заплечным мешком. Моя двухкомнатная квартира превращалась в своего рода летний лагерь, где все спали вповалку на татами.

       «Вас тут как сельдей в бочке», – шутила я. Но, поскольку они чувствовали себя замечательно, была довольна и я.

       Среди молодежи была Юмико, удивительно милая девушка. Она бывала у меня каждый год. Она окончила двухгодичные курсы и теперь работала.

       – В Нью-Йорк приезжает мой друг, – объявила мне моя дорогая Юмико. – Хироси – иллюстратор. Я сказала ему, что еду в Нью-Йорк, и он решил по возвращении из Европы завернуть сюда на пару дней.

       Итак, приятель Юмико приехал в Нью-Йорк. Он оказался очень симпатичным юношей. Несмотря на свою профессию, он еще был почти без средств, так как был еще слишком молод. Поскольку Хироси еще нигде не остановился, я предложила ему ванну, затем накормила его, а после решила помочь устроиться в гостинице. Но мест нигде не оказалось.

       – Ничего страшного. Ты можешь переночевать у меня, – предложила я ему.

       Юмико и я легли в передней комнате, а ее приятель Хироси – в задней, которая, собственно, была моей спальней.

       Через пять дней в Нью-Йорк приехал старший брат Хироси, который был редактором в издательстве. В отличие от Хироси для него издательство забронировало номер в гостинице. В своем выборе фирма руководствовалась дешевизной – гостиница располагалась в довольно злачном месте, вероятно, и находиться там было небезопасно. Поэтому мы решили подыскать другую комнату, но ничего не вышло.

       Я чувствовала себя в роли «заботливой наседки» и посчитала, что невелика разница, ночуют у меня два или три человека. Я поселила брата Хироси вместе с ним в задней комнате.

       Сам брат, господин Уэмура, вел дела издательства в Нью-Йорке. Он должен был вести переговоры с писателями и уходил рано утром. Когда Хироси, его брат и Юмико возвращались, мы проводили вечера в беседах. Господин Уэмура проявил профессиональный интерес к тому, что говорила я.

       – Вы очень увлекательно рассказываете. Не хотите ли это изложить на бумаге?

       – Нет, что вы, – отмахнулась я. – Чесать языком – это я еще могу, но царапать пером – увольте.

       – А вы все же попытайтесь. Мне кажется, что вышло бы весьма любопытно, – горячился он. – Представьте, будто бы пишете письмо на двух-трех страницах. Ведь с письмом вы справитесь?

       – Ну, письма я все же могу писать, но из меня выйдет неважный сочинитель. Да я об этом и не думала, – возразила я.

       – Все же напишите-ка мне письмо, если у вас появится такое желание.

       Юмико и Хироси вернулись в Токио раньше господина Уэмуры, не успевшего еще завершить свои дела. Среди постоянных хлопот о письме я вовсе забыла.

       Однажды вечером мне позвонил приятель. Господин Синдо, художник, был очень взволнован и настаивал на встрече в ближайшую субботу. Его тон меня немного удивил. Обычно он спрашивал, найдется ли у меня время, но на этот раз он чуть ли не приказывал. Затем к телефону подошла его жена и также стала настаивать.

      Она подробно объяснила, что у них есть давний приятель, глава известного нью-йоркского издательства. Этот близкий друг и его супруга – поклонники всего японского. Они собрали ценную коллекцию японских картин, керамики и лаковых миниатюр, которые я позднее увижу. Эта супружеская пара совсем недавно приступила к строительству дома в японском стиле в пригороде Нью-Йорка. Для изготовления татами, раздвижных дверей и резных украшений они пригласили мастеров из самой Японии.

       По завершении строительства дома они хотели устроить своего рода новоселье в японском духе. Мак, секретарь домовладельцев, уже договорился с одним известным японским рестораном. Прислуга должна была быть в кимоно. Хозяйка же наряду со званым обедом захотела устроить японское представление.

       Мак знал японку, играющую на кото, и хотел пригласить ее.

       – Да, этот продолговатый инструмент с множеством струн я видела в кино и на картинах и слышала, как он чудно звучит, – согласилась хозяйка. – Но мне никогда еще не доводилось слышать сям исэн и наблюдать японский танец. Возможно, есть умеющие играть на ся-мисэне, танцевать и как-то изъясняться по-английски.

       – У меня есть подруга, в прошлом настоящая симба-си-гейша. Она может изъясняться по-английски и в состоянии ответить на вопросы гостей. Как мне представляется, это то, что надо, – предложил ей художник Синдо.

       На следующий же день после полудня секретарь Мак представил супругам исполнительницу на кото. Та потребовала весьма высокую плату и согласилась исполнить на званом обеде два номера. Когда все было оговорено, она спросила по-японски, будет ли кто-то еще выступать, помимо нее.

       – Да, мы собираемся пригласить нашу приятельницу Кихару из Симбаси, бывшую некогда гейшей, – ответил господин Синдо.

       – Однако мне было бы неприятно сидеть рядом с проституткой. Прошу, откажите ей, – потребовала исполнительница на кото.

       – Похоже, вы просто не представляете, что такое симбаси-гейша. Откуда вы вообще родом? Я не позволю, чтобы мою лучшую подругу оскорбляла какая-то деревенщина! – яростно обрушился на нее господин Синдо.

       – Для меня японка, презирающая других японцев, не представляет интереса, – заявил хозяин, когда ему рассказали о произошедшей стычке. Таким образом, исполнительнице на кото было отказано. По этой причине столь срочно потребовалось мое выступление. Этим и объяснялся взволнованный тон самого господина Синдо.

       Вечером я принесла свой сялшсэн. Сам инструмент родом из Египта, откуда он с декой из змеиной кожи попал через Индию в Китай, а оттуда в Японию. В Америке к нему относятся не очень хорошо, так как люди здесь воспринимают кошек как домашних животных, а сямисэн впоследствии стали обтягивать кошачьей кожей. Я сыграла инструментальные прелюдии «Таки-нагаси» и «Тикумагава», а также «Танец цветов». По просьбе я исполнила еще кое-что из первого акта оперы «Мадам Баттерфляй». Публика была в восторге. После званого обеда я переоделась и станцевала танец с опахалом «Весенние страдания», где роль рассказчика взял на себя господин Синдо. Так как я могла ответить на различные вопросы гостей, те были весьма довольны, да и я сама неплохо развлеклась.

       Потом меня стала угнетать одна мысль: никак не выходило из головы замечание той исполнительницы на кото, что она не желает сидеть рядом с проституткой. Если бы мы с ней были знакомы и я сама или мое поведение могли бы оказаться для нее неприятными, я бы это поняла. Но мы никогда не встречались. Тем не менее она обозвала меня проституткой, поскольку я была гейшей. Здесь уже была затронута честь симбаси-гейши. Пусть она и была деревенской простушкой, но ведь многие японцы и американцы неверно представляют себе занятие гейши.

       Я решила обязательно написать и объяснить людям, что же такое симбаси-гейша, чтобы остальной мир не презирал нас. Ради моих старших подруг и сменивших нас молодых гейш мне хотелось рассказать, что же в действительности представляют собой гейши. Я стала писать господину Уэмуре письма на двух-трех страницах, которые тот собирал, и из них выросла книга «Мемуары гейши», которая была очень хорошо принята в Японии. Затем я опубликовала вторую часть, о послевоенном времени.

       Я рада, что в прошлом году был снят телевизионный фильм, а исполнительница главной роли Огиномэ Кэйко получила приз. Она прекрасно сыграла героиню Кихару в молодом возрасте.

       Но дело на этом не закончилось. Пятого июня прошлого года поведанная мной история была выведена на подмостки театра «Симбаси». Опять же заглавную роль с присущим ей блеском исполнила Огиномэ Кэйко. Вместе с Мицутани Ёсиэ и Намино Курико она растрогала публику до слез.

       Мои старшие приятельницы из Симбаси присутствовали на представлении в полном составе. Они делились впечатлениями: «Она как две капли воды похожа на юную Кихару» или «Своим бесстрашием и невинностью она вылитая Кихару». В газетах и журналах наши фотографии были помещены рядом.

       Хотя я прежде и слыхом не слыхивала о писательском деле, теперь благодаря случаю исполнительницей на кото впервые в своей жизни нашла в нем удовольствие. Никогда не знаешь, где приобретешь, а где потеряешь.

       Однако почему добропорядочные жены видят в гейшах своих заклятых недругов? Мне самой редко приходилось сталкиваться с плохим отношением ко мне сородичей как в Японии, так и в Америке только из-за того, что я некогда была гейшей, но тем не менее ощущаю это предубеждение.

       «Если узнают, что моя мать была гейшей, это повредит моей карьере. Окружающие не оставят меня в покое», – все еще говорит мой сын. Чтобы добиться высокого положения на государственной службе, приходится публично отрекаться от собственной матери. Если я, как бывшая гейша, мешаю его карьере, значит, это вредит и моей снохе. Это заставляет меня страдать. При виде американской непредубежденности (как иначе отнеслось ко мне там мое окружение!) совершенно непонятным мне становится как выпячивание значимости школьного воспитания, так и застарелое презрение к прежним гейшам в Японии.

       В Америке женщину признают как личность по ее заслугам, даже если она была некогда гейшей. Как долго еще японцы будут цепляться за свои нелепые предрассудки? Японская молодежь уже начинает проявлять значительно большее понимание. Я была бы счастлива, если кто-то благодаря моей книге расстанется со своими предрассудками в отношении гейши.

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

    Утро в «веселом квартале»

       Каждое утро хозяин ресторана с гейшами «Хана-масуи», облачившись в полосатый, подбитый ватой халат, поливал горшечные растения у входа в свое заведение.

    Время от времени он даже собственноручно подметал улицу метлой, хотя под его началом, конечно, было много прислуги и утибако – так называют горничных, которые помогают гейшам при одевании.

       Бонсай – вот что было его всепоглощающей страстью. Стоило весной проглянуть по утрам солнцу, как он с гордостью начинал приводить их в порядок у изгороди. Он обмакивал в настой из табака кисточку и касался ею чуть ли не каждого листочка дерева, даже если то было величиной с рисовое зерно.

       Тогда, в начале эры Сева, еще не было и в помине пестицидов вроде ДДТ. Табачный настой служил средством борьбы с вредителями бонсая.

       Наш квартал относился к кёкати – лицензионному кварталу (простой народ называл его «веселым»). А это значило, что там могут работать рестораны с гейшами и чайные домики. К подобным особым кварталам в Токио тогда относились Ямасиро-тё, Ха-тикан-тё, Сигараки-дзиммити и Компару-симми-ти – названия, которые часто встречаются в романах Идзуми Кёка или Нагаи Кафу. Ныне они примерно соответствуют области восточнее и западнее шестого, седьмого и восьмого кварталов Гиндзы. Прежде они стояли особняком.

       Весь канал Сандзиккэнбори был запружен плавучими ресторанами, которые теснились там уже с эпохи Эдо. Неподалеку, рядом с театром «Симбаси» и вблизи храма Хонган в районе Цукидзи, располагались солидные рестораны, которые вмещали более сотни посетителей.

    Мой путь в школу пролегал мимо бесчисленных, обступающих друг друга заведений с гейшами, стоянок рикш, купален и парикмахерской, знаменитой своими национальными японскими прическами. Переулочки были запружены лавками, торгующими необходимыми для гейш товарами вроде украшений для волос, белой пудры, губной помады и дамских сумочек. Помимо этого, здесь можно было найти даже специализированные магазины, где продавались гэта и особые зонтики для гейш от солнца либо дождя. На углу восьмого квартала располагалась контора работников заведений с гейшами – союза гейш.

       Около половины восьмого, в квартале все еще царил ночной покой. Лишь скрип повозки молочника изредка нарушал полную тишину. После ночного дождя на изгороди можно было увидеть пару сохнущих черных тэта или же под навесом у самого входа полощущиеся на ветру таби и воротнички для кимоно.

       Мне тогда было семнадцать, я носила матроску и длинную косу. Чаще приходилось спешить, не оглядываясь по сторонам. Но когда я проходила мимо «Ханамасуи», то порой смотрела на хозяина заведения.

       Конечно, я была ему знакома, однако он постоянно был занят своим делом: либо подметал улицу, либо возился со своими любимыми бонсай. Он и не мог представить, что молодая девушка с уложенной вокруг головы косой была гейшей Кихару, с которой тот так часто непринужденно болтал в лифте конторы гейш.

       В седьмом квартале, что в западной части Гинд-зы, как раз позади современного здания Кэйкиндзо-ку, располагалось издательство «Народная газета». Напротив же находилась купальня Компару-ю. Там работал один сансукэ, то есть банщик, который внешне походил на актера Такада Кокити.

       Насколько я знаю, в других кварталах сансукэ терли посетителям лишь спины, но в квартале гейш они прислуживали нам при мытье волос и бритье шеи. Многие молодые гейши посещали именно эту баню. Моя подруга Томака через день отправлялась туда мыть голову, так что ее кожа на голове буквально горела.

       Слева от купальни держал свое заведение торговец сакэ Насимура, где наряду с сакэ он торговал древесным углем и дровами. Госпожа Насимура прежде была утибако в большом ресторане с гейшами «Каватацунака». В непосредственной близости располагалось еще четыре или пять подобных заведений, а немного дальше, с правой стороны, был прелестный ресторанчик, славящийся жареными сардинами. Поскольку сам владелец некогда работал корреспондентом большой ежедневной газеты «Асахи Симбун», ресторан был излюбленным местом журналистов, актеров и литераторов.

       Ресторан существует и поныне, и, как мне известно, им заведует его сын, господин Кигэн.

       Мы жили как раз напротив лавки Насимуры, торгующей сакэ. Каждое утро я шла отсюда пешком к вокзалу Симбаси и поездом отправлялась в Отяно-мидзу. Оттуда уже было рукой подать до «Первой языковой школы» в районе Хонго-Кинсукэ. Всякий раз, выходя в Отяномидзу, я попадала в круговорот прибывших на работу загородников, так что в этот час пик каждое утро мне встречались одни и те же лица. Со временем я стала здороваться с некоторыми людьми, встречая их на платформе, на выходе или же перед самим вокзалом.

       Среди них был и Ота Сабуро, работник внешнего ведомства. У него был старший брат, Ота Итиро, который также состоял на службе в министерстве иностранных дел, в азиатском отделе.

       Они часто бывали на приемах, которые устраивало их ведомство. Кроме того, я виделась с Сабуро чуть ли не каждое утро. Но я всегда потупляла взор, пытаясь быстро прошмыгнуть мимо, чтобы не встретиться с ним случайно глазами.

       Как раз накануне вечером я повстречала его на приеме в Ямагути, где была одна молодежь. Мы все – и гости и гейши – чудесно повеселились.

       На следующее утро мы столкнулись лицом к лицу при выходе с перрона, и у него появилось такое выражение на лице, как и у хозяина заведения «Ханамасуя», словно я ему знакома. Ничего удивительного, ведь мы весь прошлый вечер проболтали, и он подтрунивал надо мной:

       – Малышка Кихару, ты еще так юна, а уже неплохо зарабатываешь. Ты бываешь чуть ли не на каждой вечеринке. Определенно, у тебя большие сбережения.

       – Что верно, то верно. И я заработаю еще больше и с этим приданым выйду замуж.

       – Вот и чудесно, выходи за меня!

       – Правда? Вы хотите жениться на мне? Тогда я со всем своим приданым перейду к вам.

       – Я могу принять только твое приданое. Но заполучить еще тебя, этого я не заслуживаю.

       Это возмутило мою подругу Котоё:

       – Какое бесстыдство! Как может повернуться язык сказать такое!

       Мы рассмеялись. А на следующее утро на вокзале он несколько раз смущенно обернулся в мою сторону.

       В один из следующих вечеров я наверняка встречу его в Синкираку или Ямагути. А утром опять…

       Я усмехнулась про себя и продолжила путь в школу.

      Во время выходов мы должны появляться в чайных домиках исключительно в праздничной прическе симада и в официальном, украшенном гербами длиннополом кимоно. Кто появлялся в крепдешиновом или с простым рисунком кимоно, того распорядительница вечера или хозяйка заведения тотчас отправляла переодеваться.

       Такие встречи назначались на вечер с 18 до 21 часа, и заказы на них делались загодя, за несколько недель. Около 21 часа появлялась хакоя, прислуга, чтобы переодеть гейш. Теперь уже разрешалось облачаться в более простые или крепдешиновые кимоно, и даже можно было более свободно завязать оби, иначе говоря, с 21 часа гейшам разрешалось вести себя более раскованно.

       Но по-настоящему торжественные встречи происходили большей частью между 18 и 21 часом. В течение вечера давались различные представления: выступали рассказчик ракуго, комик, фокусник или артисты варьете, а под конец по желанию гостей гейши устраивали традиционные танцы.

       В то время некоторые эстрадные певцы выпустили как раз ставшие очень популярными пластинки, и я могла почти каждый вечер наслаждаться звучанием их прекрасных голосов.

      Особенно я грезила о прекрасной Итимару, в которой меня восхищало буквально все – от выбора ею кимоно до самой прически.

       Рассказчику ракуго Мимасуя Кокацу было тогда уже за восемьдесят, и поэтому он ограничивался небольшими отрывками. Он ужасно сквернословил. В присутствии Кобаяси Итидзо, выступавшего в труппе театра-варьете «Такарадзука», он, не моргнув глазом, во всеуслышание заявил: «Этот Кобаяси, или как его там, какой-то фигляр. Он выстраивает своих девочек в ряд, заставляет их размахивать ногами и за это еще требует деньги. Возмутительно!»

       На одном вечере, устроенном солидной сахарной фирмой «Тайвань», он съязвил: «Ну вот они, честные изготовители сахара. Неудивительно, что видишь одни влюбленные слащавые рожи!»

       Гостям одного званого ужина, устроенного японским союзом лыжников, он пренебрежительно заметил: «Что за чушь! Взрослые люди, а двигаются по снегу на огромных шестах для одежды! У них определенно не все дома».

      Нам все это было мучительно видеть, но его всегда чудесно принимали. Он был занят каждый вечер. Этот ворчливый старик сторонился пожилых гейш, которым было около шестидесяти и которых он давно знал. Ему больше по душе было наше общество молоденьких гейш. «Бабули мне не по нутру», – язвил он при этом.

       Хотелось бы мне также упомянуть нашу хакобэя, своего рода уборную, которая одновременно служила комнатой отдыха. Она была размером около пятидесяти татами и предназначалась для гейш и артистов.

       Там находилось десяток или более больших хиба-ти (жаровен), доходящих в диаметре до полутора метров. Ярко пылали угли из древесины вишни, сакуры. Сами печи большей частью изготавливались из павловнии войлочной, были искусно выполнены и гладко отполированы либо украшены лаковым орнаментом.

       Естественно, что вокруг каждой хибати собирались большей частью обычно люди одного возраста. Лишь в одном округе Симбаси было тогда около ста дюжин гейш – от двенадцати– или тринадцатилетних учениц до пожилых дам, которым было под шестьдесят.

       Иногда гости опаздывали, и нам приходилось ждать около хибаси. Затем к нам присоединялись артисты-мужчины.

       Некоторых из них я до сих пор хорошо помню, например, рассказчика ракуго Санъютэй Кимбо или Янагия Микимацу. Выступления Кимба все еще звучат у меня в ушах, но в хакобэя его занимала лишь одна тема – рыбалка. Микимацу, напротив, считался охотником за юбками, причем он не обращал внимания на возраст своей избранницы. И в хакобэя он не оставлял своей охоты.

       Затем был еще жонглер Маруити Косэн. Он заставлял вертеться юлу на ширме или у себя на подбородке. Он мог даже заставить ее вращаться на лезвии самого настоящего меча.

       Не могу забыть китайского актера варьете Рисая. На сцене тот изъяснялся на ломаном японском, но в хакобэя болтал по-японски как истинный токиец. Его жена была японкой, а их сын, младший Рисай, кувыркался с полной кружкой воды в руке, после чего из таинственно опустевшей кружки неожиданно выскакивал живой кролик. Это поражало нас, гейш, не меньше, чем самих гостей.

       Однако моими любимцами были бродячие певцы Осима Хаккаку, Такараи Бакин и Тэйдзан Итирю-саи. Жена и дочь дядюшки Хаккаку работали гейшами в Симбаси, и я частенько завидовала их сплоченной артистической семье, когда они втроем приезжали на машине марки «Дацун», управляемой их импресарио Мураками.

       Затем были еще артисты кабаре Энтацу и Атяко из Кансая. Тогда их несколько грубоватое искусство именовали Микава-кабаре. Артисты носили шляпы, как у бога богатства Дайкоку, и под ритм традиционного барабана в виде солнечных часов пели забористые частушки. Сама труппа прибывала на Новый год из Микавы, ходила по домам и желала людям счастливого Нового года.

       Но Энтацу и Атяко совершенно изменили прежний облик этого так называемого действа ряженых мандгзсш, вследствие чего даже изменилось написание самого слова. (Раньше цандзай писалось как бандзай, т.е. «тысяча лет», теперь же оно пишется как «скоморошное представление»). Они в своем триумфальном шествии покорили все районы Токио, от Асакуса до Мариноути, и даже снялись в кино.

       Отличаясь от прежнего, более чопорного кабаре своим выступлением, эта пара заставляла так смеяться людей, что у тех выступали слезы.

       Танцовщицы, музыкантши и одна выдающаяся исполнительница народных сказов завершали программу.

       Выходило, что почти каждый вечер я наслаждалась самыми разнообразными выступлениями первоклассных артистов. В конце недели я посещала театр или кино, и мой мозг, подобно губке, жадно все впитывал.

       Моя учительница музыки и танца поражалась, насколько быстро и хорошо я все схватывала. Однако у меня было такое чувство, как будто передо мной стоит какая-то стена. Причиной этому были иностранные гости, которые со временем стали все чаще посещать Симбаси, поскольку их приглашали на встречи, организуемые внешним ведомством, бюро обслуживания туристов, редакциями газет, а также на приемы крупных фирм, устраиваемые на открытом воздухе.

       Иностранный гость, думала я, должен понять, что же представляет собой симбаси-гейша. На таких встречах мы, гейши, могли лишь сидеть, улыбаясь, рядом с ними и прислуживать им. Даже опытные гейши, которые никогда не давали скучать японским посетителям, не знали, как вести себя с иностранцами. Чаще всего их сопровождал переводчик. Служащие внешнего ведомства и бюро по туризму знали английский язык, и с ними у нас не возникало никаких сложностей. Но переводчики зачастую оказывались спесивыми людьми, которые бесцеремонно заговаривали с ними по-английски, так что мы оказывались не у дел. Однажды такого рода чрезвычайно неприятный субъект не постеснялся представить нас как «японских танцовщиц», чтобы затем, совершенно не замечая нас, все время потягивать свою выпивку.

       Когда Маритиё и Кокуни вышли танцевать в своих восхитительных кимоно, я стала наблюдать за ним. Мне и в голову не могло прийти, что он, оказывается, имел самое смутное представление об японских сказах и песнях. Как такое было вообще возможно? Мог ли он действительно что-либо рассказать и перевести в отношении нашего искусства? Даже совершенное знание английского языка не могло компенсировать подобное невежество. Однако, как я могла судить, ни один переводчик ничего не знал о традиционном японском искусстве.

       Меня захватила мысль выучить английский язык. Пусть даже он будет корявым. По крайней мере, не настолько, чтобы я не могла растолковать смысл танцев своих подруг.

       Само желание становилось все более неуемным, так что меня одолевало нетерпение и нервозность. Вот только где можно спросить совета?

       А если поговорить с кем-то из министерства иностранных дел? Это была мысль. В конце концов, сотрудники министерства и бюро по туризму были нашими постоянными посетителями. Вот именно. Я могла бы обратиться к господину Дэну.

       Из всех сотрудников в бюро по туризму Дэн Ма-кото был самым подходящим человеком для подобной просьбы. Возможно, он сумеет мне помочь. Когда я объяснила ему, что хочу непременно овладеть английским языком, он посоветовал мне брать частные уроки.

    – Я могла бы посещать языковую школу, – возразила я.

    – Как это, школу? Неужели ты бросишь занятие гейши?

    – Нет, гейшей я работаю вечерами. Свои уроки пения я могла бы брать пополудни. Занятия же в школе всегда идут в первой половине дня, не так ли?

    – Что такое? Ты хочешь утром ходить в школу, пополудни заниматься пением, а вечером идти зарабатывать? И ты полагаешь, что справишься? Смотри не надорвись…

    – Не беспокойтесь. Мне неведома усталость, на сон хватает и четырех часов. Меня даже называют Наполеоном в юбке из Симбаси.

    – Ты по-настоящему честолюбива. Но следует рассчитывать на трехгодичные занятия. Если ты сдашься раньше, то так и останешься как была.

    – Так я не поступлю, лучше упаду замертво. Я выдюжу, обещаю вам. Клянусь Христом, Каннон и Фудо.

    Это рассмешило господина Дэна.

    – Ну, хорошо, хорошо. Я порекомендую тебе одну школу.

       Я пообещала, что одеждой и поведением буду походить на остальных девушек, чтобы никто не распознал во мне гейши, и что никогда не буду пренебрегать домашними заданиями и пропускать занятия, как бы при этом ни уставала.

       Мне действительно ничего не стоило, подобно Наполеону, обходиться четырьмя часами сна, и этой привычки я придерживаюсь до сих пор. Даже в моем нынешнем возрасте мне незнакома усталость. Я всегда и везде могу крепко спать четыре или пять часов, после чего чувствую себя совершенно отдохнувшей.

       Но вернемся к школе. Теперь я каждое утро вставала около половины седьмого. Мои бабушка и мать составляли мне компанию за завтраком.

       Когда я приходила в школу, то усердно зубрила свой английский. Мы начали с алфавита, получая множество заданий на дом. Было не так просто, как мне казалось. Когда в половине первого заканчивались занятия в школе, мне нужно было спешить, чтобы вовремя добраться в район Нихонбаси на уроки пения и игры на сялшсэне к господину Ёсидзуми.

       Если бы я после школы пришла в своей матроске на занятия по музыке в союзе гейш, всем бы стало все ясно, и моя чудная затея лопнула бы как мыльный пузырь. Поэтому я сама ходила к господину Ёсидзуми в Нихонбаси, где меня никто не знал. С учителем Ёсидзуми и его женой Хироко я была дружна, так что они никогда не разболтали бы, что девушка в матроске была гейшей Кихару из Симба-си. К счастью, никто из остальных учениц не был выходцем из среды гейш. Поскольку я решила стать действительно хорошей певицей и исполнительницей на сямисэне, то никогда не пропускала этих занятий. После уроков музыки я спешила домой, делала свои домашние задания и принимала ванну. Затем около половины шестого я делала макияж и одевалась с помощью нашего слуги Хан-тян.

       Парик симада, длиннополое кимоно с широким оби превращали меня из школьницы в гейшу. Приходил рикша, моя бабушка высекала за мной кири-би, и я отправлялась на работу. В 18 часов мы должны были находиться на своем рабочем месте.

       В чайных домиках три небольшие залы можно было, удалив перегородки, превратить в одно большое помещение. Гости торжественно усаживались по обе стороны образовавшейся просторной комнаты.

       Затем открывалась раздвижная дверь, и одна за другой появлялись гейши. Каждая несла перед собой лакированный поднос и под шуршание своего шелкового облачения ставила его перед одним из гостей на возвышение.

       Прежде было не принято, чтобы все посетители ели за одним столом. Такое случалось лишь в небольших компаниях близких людей или же когда после официального приема встреча продолжалась в более узком кругу.

      

      

    Продолжение

    2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

    14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24


    Besucherzahler looking for love and marriage with russian brides
    счетчик посещений