Персональный сайт - Продолжение поваренной книги7

Главная концепция японской кухни очень проста. Любая еда должна быть совмещением простой, базовой, дешевой еды, доступной всем и используемой в качестве основы, и небольшого количества деликатесов. Простая, базовая, доступная каждому еда в Японии, как известно, одна – это рис. По этой причине слова "завтрак”, "обед” и "ужин” по‑японски звучат буквально как "утренний рис”, "дневной рис” и "вечерний рис”. А вот деликатесы, подаваемые к рису, могут быть самые разные. Если положить на белое поле риса маленькую красную моченую сливку умебоси – получится японский флаг. Японцы, пожалуй, единственная нация со столь патриотичным отношением к своей традиционной кухне, что не только воспроизвели в ней свой национальный флаг, но и сохраняют его как самую популярную форму обеда.

Блюда из смеси продуктов – риса и рыбы как нигири‑зуси в Японии или пицца в Италии, несмотря на любимый народом вкус, никогда не становятся предметом haute cuisine, высокой кухни, или, кухни как искусства. Причина проста: смеси ингредиентов позволяют повару одним ингредиентом "забить” вкус другого. Неудавшийся рис будет незаметен под отличной рыбой, или наоборот самая отличная рыба не будет оценена по достоинству, если ее вкус забьет соус. Действительно высокая кухня в Японии рождается, прежде всего, из простоты. Гордость любого хорошего японского ресторана – сасими – просто порезанные сырые кусочки рыбы, кальмаров или лошадиного мяса. Вы спросите: какое же искусство приготовить что‑то сырое, даже без соли? Я вам отвечу: представляете какая качественная, какая свежайшая рыба и мясо должны быть, чтобы быть вкусными просто так? Как точно должен повар вырезать лишь самые вкусные кусочки, которые тают на языке? И спрошу, раз уже я начал отвечать вопросом на вопрос: а видели ли вы, как красиво можно это подать, чтобы получить наслаждение от еды не только вкусовое, но и визуальное?

В хороших ресторанах в Японии принято доверять повару. Философия буддизма, сильно повлиявшая на культуру Японии, гласит, что каждый должен стремиться исполнить как можно лучше свое предназначение. Повар – покормить. Клиент – покушать. Поэтому в дорогих ресторанах в Японии часто даже нет меню и нельзя выбрать индивидуальных блюд. В других – есть список блюд, но нет цен. Беспокойство о цене не должно портить приятного впечатления от действительно вкусной еды. Лучше всего прийти просто на ужин, а повар уже решит, какой ужин у него сегодня получится лучше всего для вас. Ужин в Японии – главная еда дня. Искусный повар в Японии знает, как это утверждение оправдать именно для вас.

Что же такое хороший японский ужин? Конечно, это все то же священное сочетание базового риса и некоторых деликатесов. Точнее, не такое уж и священное, а так, одно название. К маленькой миске риса подается столь огромное количество разных японских деликатесов, что вопрос о том, что же здесь базовое блюдо, а что дополнительные, становится столь же непростым, как вечный спор остроконечников с тупоконечниками.

Высокую японскую кухню трудно попробовать за пределами Японии, ее готовят только в престижных ресторанах, где цена ужина обычно зашкаливает за $200, и в дорогих традиционных гостиницах и постоялых дворах. Классический пример высокой японской кухни – это, конечно, кайсеки. Касейки‑ужин, в отличие от европейского ужина из нескольких больших блюд, или китайской традиции, когда огромные блюда ставятся на стол для разделения между всеми гостями, состоит из множества, иногда буквально сотен, очень‑очень маленьких отдельно приготовленных простых порций. Фактически для кайсеки не нужны тарелки – это еда из блюдец. Что, как раз понятно, ведь традиция кайсеки изначально зародилась как еда перед чайной церемонией, призванная расслабить и накормить гостя. В Японии говорят, что после хорошей еды и чай лучше.

Чтобы перечислить все деликатесы, подаваемые к кайсеки, не хватит и целой книги, если, конечно, это не поваренная книга. Маленькие блюдечки с буквально одной‑двумя крошечными кусочками сасими, со свежеприготовленной темпурой, крошечные чашечки омлета с грибами чаван‑муси, блюдечки с маринованными овощами, блюдечки с кусочками варенных овощей и далее и далее и далее – одно за другим сменяют друг друга без конца. Дымится терпкий горячий суп мисо. Грибы, овощи и рыба жарятся прямо на столе в маленькой мисочке – это набе. Один из самых дорогих и престижных деликатесов в Японии – ядовитая рыба фугу. Ее ни с чем не сравнимый вкус таит в себе и опасность – если сделать ошибку хоть на миллиметр в вырезке, то в еду может попасть смертельный яд. Поэтому все повара, готовящие фугу, сдают специальные экзамены. А в горных, далеких от моря, районах Японии свои деликатесы: подают свежее лошадиное или оленье мясо, порезанное тонкими маленькими кусочками. Мясо в Японии тоже дорогой и специальный деликатес. Японцы любят такое мясо, в котором полоски жира перемешаны с полосками мышц, так что в разрезе получаются красивые разводы, похожие на узор мрамора. Такое мясо называют мраморным и животных непрерывно массируют специальными массажными аппаратами для получения этого результата. В конце еды придет время и маленьких японских бобовых сладостей вагаси ручной работы. Не удивительно, что такой ужин стоит дорого – работы у повара действительно невпроворот. Ведь каждое блюдо должно быть очень простым, каждое блюдо должно быть лучшим, каждое блюдо должно быть свежим, и над каждым крошечным блюдом надо возиться отдельно. Это – высшее искусство японской кухни.

Чтобы добиться идеальной свежести всех деликатесов, подаваемых в кайсеки, для их приготовления используются только сезонные продукты. Поэтому японцы говорят, что кайсеки выражает дух сезона и красоту природы. Для украшения блюд осенью к столу обязательно положат маленькие красные листочки японского клена, момидзи. Весной могут заварить чай с первыми распустившимися бутонами сливы. Улыбнется летом попавший в салат цветок астры. А зимой вас может ждать на тарелке маленькая жаренная рыбка с животом, раздувшимся от икры.

Как самая дорогая, самая престижная, самая аристократичная еда в Японии получила свое название? В старые времена, когда отопить зимой японские дома было так же непросто как сейчас, японцы клали в очаг камни, нагревая их. Эти нагретые камни клали в подолы одежды‑кимоно во время еды, для приданию телу тепла. Эти нагретые камни назывались кайсеки. Легенда гласит, что однажды в доме бедного буддийского монаха совсем не осталось еды и он предложил гостю на ужин только один такой теплый камень и ничего больше.

– Это – барометр, – ответил сенсей, – барометр натто. Так в Японии называют ферментированные, то есть протухшие бобы. Этими бобами раньше кормили лошадей, и легенда гласит, что блюдо появилось, когда армия одного из самураев оказалась отрезана в горах. Еда вся закончилась, и даже лошадиный корм протух. И тогда генерал приказал своим людям есть тухлые бобы. Конечно, солдаты сначала испугались. Но японец – он всегда слушает старшего, а иначе он уже не имеет права называться японцем. И вот теперь это блюдо готовят как специальный деликатес, натто. Барометр натто. Если иностранец отказывается есть натто, то что же – он не японец. А даже если и ест – то японцем ему, конечно все равно не стать, но все‑таки это уже другой иностранец. Передовой. И именно по натто такого иностранца проще всего отличить.

У меня на работе много индусов. Потому что кто еще будет работать программистом, если не индус. А хоть и не все, но большинство индусов – вегетарианцы. Что, надо сказать, довольно неудобно практиковать в такой невегетарианской стране, как Япония. Все вегетарианские рестораны, сложив с ресторанами, предлагающими вегетарианское меню, в Токио можно пересчитать по пальцам. Одной руки. Якудза, после юбизуме, то есть ритуального отрубания мизинца за проступок в среде японской мафии. Хуже того, даже заказав в ресторане еду, где уж никак не ожидаешь встретить мясо, крошечные кусочки свинины или даже чешуйки рыбы могут оказаться заложены, как мины, в самых неожиданных местах любого блюда, включая салаты и десерты.

Мне еще несколько человек до этого на работе говорили, что, мол, сходи с индусами в обед, все не так плохо, они покажут, что и где есть, они же специалисты. А я не специалист, я просто мясо не люблю. И вот сходил с ними на обед. Короче, не знаю уж, что они едят в Индии, но в Токио это выглядит так. Индус подходит к прилавку Мак‑Дональдс. Я еще удивился, что, мол, не самое вегетарианское место. Индус выставляет растопыренную пятерню и медленно, но громко говорит: "Пять. Двойных. Чизбургеров. Без мяса!”.

Так прямо за столиком одна японка и сказала соседке. Вау! Это что, теперь на всех языках есть такое слово? К слову сказать, уже несколько раз замечал, как японские девушки, многие из которых в нашем модном районе работают в интернациональных компаниях, а может даже в моей, начинают, оказавшись за соседним со мной столиком, некоторое время говорить между собой на английском языке. Не понимаю, зачем они это. А индусы говорят, что раньше над ними в Мак‑Дональдс довольно долго смеялись, а сейчас ничего, привыкли и быстро выдают эти двойные, намазанные кровью тухлых помидоров, булочки. Эх. Ничего они не понимают. В Мак‑Дональдс надо есть картошку! Во!

Картошку в Японии надо доставать на Хоккайдо. Самый север Японии, где зимой морозы и много снега, от северной оконечности которого отходят ледоколы – это остров Хоккайдо. Хоккайдо известен в Японии достижениями. Вкусной картошкой. Лучшими в Японии молочными продуктами и молочным шоколадом. Единственными в Японии солеными картофельными чипсами в шоколаде, к которым только осталось каким‑то образом интегрировать между волокнами картофеля прожилки кока‑колы для получения идеальной закуски с целью продажи в кинотеатрах (чипсы, шоколад и напиток в одном флаконе). Хоккайдо так же известен сладкой карамелью со вкусом пива, карамелью со вкусом вина и карамелью со вкусом картошки.

Одно из любимых блюд всех иностранцев в Японии – это темпура. И не зря, потому что само блюдо это не японское, а португальское. Темпура – это жареные в кипящем масле овощи. До самого сердца меня, однако, умиляет природный японский поп‑корн: когда в темпуру опускают колосок риса и семечки в кипящем масле взрываются прямо на колоске. Уверен, что в португальском рецепте такого не было.

Вот чего я совершенно не понимаю, так это любви некоторых людей к сасими. Ну что, есть и среди вас любители элитной японской кухни? Сасими не должны делаться из крабовых палочек, крабы при производстве которых страдают только от загрязнения сточных вод целлюлозой. Сасими – это морепродукты сырые и обязательно свежие. Сегодняшнего улова. Мне недавно подали в номер в рёкане сасими из морского ежа уни. В самом раскрытом морском еже. Очень свежем. Его едят, выковыривая палочкой из скорлупы, и одновременно с этим его иголки дергаются в конвульсиях. Знаете, зачем вокруг тарелок сасими ставятся бумажные стенки? Чтобы еда с тарелки не убегала.

Есть у меня один большой (килограмм 150!), как бы это по политкорректнее сказать, североамериканский, друг. Поесть для него в Японии – гастрономическая проблема. И не только из‑за размеров. Он не ест рыбу и морепродукты, а они как назло всюду попадаются. И вот идет этот большой друг по улице и видит маленького японского продавца такояки. А по этим такояки не видно, что они из осьминога. Хлебные шарики и все. Что, конечно, обмануло североамериканского товарища. Который, будучи голодным, широко раскрыв руки, радостно побежал прямо на продавца, громко крича:

После этих слов европейскую девочку Алису можно уносить. Потому что у японских сладостей настолько своеобразный вкус, что с непривычки они обычно не нравятся никому. Кроме самих японцев, конечно. Например, сакура‑моти – первая японская весенняя сладость. Как всегда из риса. Замоченный рис с сахаром долго бьют колотушкой, пока он с горя не превращается в сладкую, тягучую пасту. Внутри колобка из риса колобок сладкой бобовой пасты. Ну не очень сладкой, но съедобной. На верху цветок японской сливы сакуры, а завернуто все в ее же листик. Вот это я вам авторитетно заявляю издевательство. Потому что листик и цветок соленые. И очень сильно. Сладкий рис и бобы с солеными вишневыми листьями – это еда не для слабонервных. Хотя если, пока японцы не видят, листья быстро спрятать и не есть, то прожевать можно.

Или вот местное мороженое со вкусом васаби имеет совершенно несовместимый с человеческим питанием вкус. То есть его лижешь, и оно в это же время со свой стороны жутко жжет язык. Хреновое такое мороженое (да, я ждал несколько лет, прежде чем опустился до этой шутки). Хуже этого мороженого только попытка запить его умэ‑тя – чаем из кислой сливы. Тут его недавно на улице предлагали выпить всем желающим, бесплатно. Чтоб я еще что‑то на халяву в рот взял, чтоб еще…

Японские конфеты – моти из сладких бобов и клейкого рисового теста часто кажутся европейцам невкусными, потому как не сладкие. И это если в них положить сладкие бобы. Если не положить, то сладости не получается даже в названии, не то что в реальности. Зато получаются увесистые колобки, которые больно бьют, когда синтоистский монах бросает ими в радостную толпу. Уже не в первый раз на такое попадаю, но до сих пор не слишком научился. Японцы, видел, собирают целые огромные пакеты, потом всю зиму питаются. Я в этот раз поймал всего три конфеты. Было больно. Было не сладко. Я вообще не знаю, если конфеты выдают в храме – их можно есть, или может на них положено молиться? Но хотелось есть, и если я чего решил, то съем уж обязательно. То есть не пропали конфеты.

Лучший подарок в Японии, это то, что съедобно. А если это традиционный подарок из поездки, то есть омияге, то такой подарок должен обязательно отражать место производства. А так как это всегда Китай, то отличается лишь упаковка. Самый популярный сувенир – специальные шоколадные яйца. Они есть всюду и абсолютно одинакового вкуса: начинка из бобов, слой теста и белый шоколад снаружи. Довольно вкусно. И в каждом месте этот сувенир называется соответственно. В районе Мацусимы, например, много чаек, и это называется яйца чаек. У подножия супервулкана, огненного Асо на Кюсю, такой сувенир называется яйца дракона. На романтическом острове Эносима продаются "яйца русалок”, что уже подозрительно, так как русалки, будучи смесью человека и рыбы, либо появляются как рыба из икры, либо как люди живыми рождаться, но уж вроде никак не из яйца – если конечно еще курицы где‑то в гибриде нет. А в Токио тоже такой сувенир есть. Но больше абсолютно ничего в Токио хорошего нет. Поэтому он здесь называется яйца премьер‑министра Японии Абе. Какая токийская жизнь, такие и сладости.

Однажды ехал в забитом синкансэне из Осаки и снова было поздно, устало и голодно, но я подумал, что в Японии ведь всегда есть автоматы с едой и водой, и они меня обязательно спасут. Нашел автоматы на карте поезда, оказалось за два вагона от меня, но голод не тетка, а ноги волка кормят, так что пробрался я через толпу. Автомат. В синкансэне. Поезд будущего, все такое. Ассортимент следующий: два одинаковых пакетика с чипсами и 6 разных видов брелоков с пластиковыми синкансэнами.

Я люблю орехи. В городе Вакаяма как‑то купил в магазине набор: "научимся есть орехи в скорлупе”. Так и назывался, я не виноват. Там лежал специальный хитрый прибор с винтом, описанием и японским патентом, который приложенные несколько орешков макадамия действительно лихо колол. Радостный, уже в Токио нашел пакетик с десятью крупными грецкими орехами из Калифорнии. Засунул в прибор. Не колет, сволочь. Винт на месте, патент на месте, но американский орех – не берет. Чуть не сломал зуб, потом нашел на дне американского пакетика уже американский прибор, который таки лихо калифорнийские грецкие орехи разрезает с задней части и раскрывает. То есть у всех приборов в Японии узкая специализация.

Как говорил Жванецкий: тщательней надо, тщательней. Конечно, некоторые продукты еще не получаются. Сыр японский на сыр мало похож, и даже шоколад совсем не похож на бельгийский. Хотя, несомненно, особенно на Хоккайдо, уже стараются. Был такой бородатый анекдот про то, как умирает еврей, у которого одного получалось заваривать вкусный чай, и секрет этого искусства он хранил в тайне всю жизнь. Другие евреи собрались вокруг умирающего и спрашивают, ну хоть перед смертью передай нам секрет, как у тебя получается такой вкусный чай, пропадет же искусство.

Возвращаясь домой, заметил у почтового ящика соседей оставленные три рулона туалетной бумаги. Теперь я знаю, что они покупают через интернет. А так же то, что, значит, в Японии тоже есть что есть, раз туалетная бумага людям нужна. Правда, на самом деле жизнь начинает налаживаться. В Токио даже появились специальные магазины экзотических гайдзинских продуктов, и чего там только не встретишь. Раньше такие магазины почти все торговали сухими иностранными кормами вроде мюсли и консервов, но теперь встречаются даже иностранные овощи и фрукты. Уже видел петрушку и кинзу. И сыр бывает. А недавно в первые в жизни в Японии увидел свежую свеклу. Называется экзотический европейский овощ. Это ничего, что стоит очень дорого и имеется в наличии ровно одной штукой на весь супермаркет и лежит там уже неделю. Главное что есть. Я ее специально не беру. Мне просто нравится приходить и знать, что свекла есть, все как у людей. А тут впервые увидел японский импорт продуктов из России. В том же магазине экзотики единственный товар из России: шоколадка "верность качеству”. 99% какао. Есть ее абсолютно невозможно, но опять же сам факт, прямо как дым отечества, – приятен.

Приехав в Японию, я родился заново. Родившись заново, главное не забывать заново расти. И я стал расти, раз ничего другого не осталось. Изучил слова и предметы вокруг себя, а уж проездил по самым далеким уголкам Японии дальше, чем любой конкретный японец, которого я знаю. И тогда появляется фальшивая уверенность в себе, чувство, что все по плечу, что теперь уж мне ничего не страшно, что пошлите меня завтра жить в Африку – и буду ходить через неделю под ручку с негритянкой днем, ругаться по‑африкански ночью, в кабаке, сплевывая прямо в осколки кокоса. И в этот момент, чтобы не зазнаться, я достаю из шкафа один небольшой пакетик. До сих пор, как неразгаданная тайна, как зарытый и ненайденный клад, смотрит на меня с полки пакет купленных почти год назад мелких грецких орехов, которые я не могу достать из скорлупы. Нельзя сказать, что я не пытался. Первым делом я купил стальную кололку для орехов, положил в нее орех и долго старался сжать получившуюся конструкцию, процесс, закончившийся для ореха небольшой царапиной на боку, а для кололки – изогнутостью по форме ореха.

Нельзя сказать, что я не получал помощи. У меня друзья – стальные люди, ими орехи колоть можно. Но только не японские. Я стал спрашивать у всех друзей, я показывал им эти орехи, я узнал больше фактов про орехи, чем когда‑либо хотел знать. Я даже узнал, что этот тип орехов называется не грецкий, а маньчжурский. Друзьям известно про орехи все, кроме того, как их расколоть. По совету одного друга купил крепкий нож, пытался просунуть ореху, извините, в попу. Лезвие сломал. По другому совету зажал орех в раму стальной входной двери у себя дома – на улицу выбежали соседи, подумали, что землетрясение. Только вот кувалдой не пробовал, потому что ну не знаю я, где здесь купить кувалду. Все компьютерные магазины обошел (другие мне не ведомы) – ни в одном кувалды нет.

Дело в том, что купил я эти орехи у одного предприимчивого старикашки в очень глухой деревеньке в горах, очень далеко от города. Естественно, я не пытался расколоть их до возвращения домой, а по возвращению обнаружил, что в городе если про этот тип орехов и слышали, то никогда не слышали чтобы эти орехи применялись для еды. Дикие лесные горные орехи – чрезвычайно крепки и почти полностью цельнодеревянные. "Была бы у тебя кувалда… а так – оставь эту затею”, – говорили друзья, – "это просто сувенир, положи на полку и забудь – их не едят”. Но я же помнил, что предприимчивый старикашка работал продавцом в деревенском магазине продуктов!

В конце концов я благополучно забыл про орехи, до тех пор, пока в своих путешествиях я снова не оказался в одной очень глухой высокогорной деревеньке и снова увидел в продаже эти орехи. Дикий горный орех из леса – 500 йен. Но, на сей раз, вместе с орехами лежала инструкция. Я ее, конечно, сразу сфотографировал, чтобы потом прочитать. Тут должен признаться, что читать по‑японски я, к своему стыду, почти не умею. Поэтому чтение – это такой долгий процесс, проходящий при помощи друзей и словаря. Очень медленно. Каждая фраза – откровение.

Давай‑давай! Жги дальше, безвестный автор инструкции, мои слюни уже потекли, а сковорода уже на огне! "Достаньте прожаренный несколько минут орех…” Да! Да! Да! А дальше? "…и положите его на какую‑нибудь очень крепкую поверхность (например, цементный фундамент), возьмите в другую руку что‑нибудь очень тяжелое (например, ку…ку…кувалду) и со всей силы ударьте по ореху”. А‑а‑а‑а‑а!

Вывод – прежде чем начинать действовать по инструкции, стоит дочитать хотя бы до второй фразы. Вспоминается история про то, как Ходжа Насредин продавал тертый кирпич в качестве средства от крыс: поймайте крысу и накормите тертым кирпичом до отвала, а если есть не будет – то кирпичом ее по голове. "Достаньте мякоть ореха тонкой бамбуковой палочкой”. О, безвестный автор инструкции, не являлся ли тебя ангел Венечки Ерофеева с веточкой жимолости в руках, когда ты написал эту фразу и закончил словами: "Поздравляем, вы только что соприкоснулись с удивительной природой дикого горного лесного ореха”. Господи милосердный, прости людей, соприкасающихся с удивительной дикой природой посредством цементного пола и кувалды. Последней строчкой в инструкции написано "только и всего”. И смайлик нарисован, от руки.

Давайте уже, наконец, спорить о вкусе устриц с теми, кто их ел, как призывал Жванецкий. Спор лингвистов с поварами пока неумолимо заканчивается победой последних. С нокаутом. Я вот, например, упорно называю цветущее весной белое дерево – "сакура”. Почему же сакура? Откуда в русском языке взялось это слово? Почему я не называю ее вишня? Грамотно, вроде, говорить вишня, но: различие неумолимо маячит перед глазами. Подмосковная вишня в садах мельче деревом и крупнее плодами, цветет меньше, зато родит больше. Кулинарное использование вообще не сравнить – разница во вкусе между русским вишневым вареньем и японскими солеными маринованными листами сакуры (популярное блюдо весной) – небо и земля. Но вот беда – японские садоводы интересуется далеко не только той сакурой, которую сажают для украшения вдоль дорог, и различают более 400 видов разной сакуры. И не на всех видах вырастает много цветов и несколько мелких ягодок, жутко горьких, модели кожа и кости – в японских садах растет плодовая сакура с сочными светлыми ягодами, совсем как родная черешня. Разница между одной сакурой и другой – опять небо и земля, но и то и другое для японца – сакура. А крупная красная экспортная черешня из США в супермаркетах – вовсе не сакура, а загадочная заграничная "черии”, японцы так ее и называют. Абсолютно то же самое разделение, что в русском языке.

Японская слива, "уме”, знакома в русском языке меньше, а разница во вкусе плодов – больше. Плоды сливы тут не едят просто так, а опять же маринуют и солят, кладут в рис, гонят самогон "умесю”, дешевый напиток уровня бормотухи для японца, с гордым названием "сливовое вино” в русской литературе. В английском языке переводят "уме” не как сливу, а как японский абрикос. Слива, абрикос – сорта одного дерева, название роли не играет, ведь и то и другое в конечном итоге оказывается на японском столе в таком виде, который вам и не придет в голову сравнить ни с нашей сладкой сливой, ни с абрикосом.

Говорят, грибы вообще в каждой стране разные, тут вопросов нет. А животные? Биологи лингвистам пока проигрывают. Японская ворона, прячущаяся в ветвях сакуры, отличается от русской вороны и размером и цветом. Наверняка и вкусом. Но мы ворон не едим и оттого готовы согласиться, что ворона и в Африке ворона. Только вот с икрой у нас с японцами коллизия вышла. Красная икра и по‑японски – "икура”. Каждый из нас считает это слово своим.

Я – частично робот. По крайней мере – киборг. Я работаю ежедневно приставкой к компьютеру, нажимающему в нем на кнопки. Как минимум с 9 до 19. А потом прихожу домой – и снова нажимаю на кнопки – как минимум с 20 до 23. И с утра, когда я просыпаюсь, я тоже включаю компьютер до того, как просыпаюсь и иду чистить зубы. Мой ноутбук и мой PDA спят ночью со мной рядом с подушкой, сервер трудится днем и ночью без выключения справа, а в ногах стоит десктоп с большим‑большим монитором. Когда я выхожу их дома – со мной как минимум мой PDA. Он всегда со мной. Даже в туалете. И в конце концов если снять у меня с носа очки – я совсем ничего не вижу.

Я живу в городе, где после дождя нет грязи. Грязи нет, потому что нечему пачкаться. Я живу в городе, где совсем нет земли. Где нет размытой глины. Есть только асфальт, город заасфальтирован весь, как гигантский аэродром. Тут из окна дома можно плюнуть на соседний дом, да и то – уже не хочется. Меня давно не впечатляют ночные огни. Ночные огни вообще не впечатляют того, у кого напротив окна горит фонарь а в квартире день и ночь непрерывно мигают десятки цветных светодиодных лампочек – лампочки на свиче, лампочки на оптоволоконном модеме, лампочки активности винчестера, лампочки беспроводной точки доступа, лампочки… Да, меня не впечатляют многоэтажные развязки и блестящие небоскребы – они лишь заставляют меня почувствовать тесноту моего дома, в котором открывать дверь почтальону и звать соседскую кошку через окно напротив можно одновременно.

Хоть и кажется, что Япония далеко‑далеко от всех стран, на другом конце света, но и у нее есть свои соседи. Более того, самый ближайший сосед – это наша огромная и удивительная родина – Россия. Зимой, когда северные моря замерзают и покрываются толстым льдом, от самого северного японского острова, Хоккайдо, до восточной границы России можно дойти пешком. А иногда и перейти. Издавна японские туристы интересовались своим ближайшим соседом. В первый раз, к большой радости японцев, это случилось в Русско‑японскую войну. То был первый случай, когда азиатская страна победила европейскую державу, притом что обе воевали на одних и тех же английских кораблях.

А вот вторая мировая война закончилась для японцев хуже – но не для японских туристов. До сих пор, не обращая внимания на отсутствие мира между двумя странами, тысячи японских туристов приезжают на дальний восток России. Одна из главных достопримечательностей – музей красной армии в Хабаровске, в котором хранятся предметы, отобранные у японских военнопленных, невольно выбравших экстремальный туризм в сибирских концлагерях. Этот вид отдыха японцы любят и сейчас: специальные компании, занимающиеся экстремальным туризмом, предлагают им туры на выживание – от сбрасывания с вертолета на неделю в диком сибирском лесу, до еще более экстремального выживания с людьми в специальной избушке для иностранца в настоящей сибирской деревне. Только все это, конечно, не зимой. Расписание туров в Россию всегда начинается у японских туристических компаний где‑то с апреля. Однажды я подрабатывал в небольшом токийском туристическом агентстве, предлагающем, в том числе, поездки в Россию. И если кто‑то из клиентов спрашивал про Россию зимой, то начальство сразу разводило руками: "Зима, мороз, Россия закрыта”.

Зато весной начиналась настоящая туристическая романтика! Говорят, что из всех иностранных туристов в России японцы составляют самую значительную часть. Россия широко известна своими столичными театрами, да и дворцами и музеями Петербурга. Правда, радостное впечатление от этих знаменитых на весь мир вещей портят некоторые мрачные образы Лубянки и некий осадок от полония в чае. Поэтому традиционного туризма по музеям и дворцам в России не так много, а русские театры уже и сами предпочитают гастролировать за границей. Зато экстремального туризма для богатых любителей острых ощущений – хватает. И особенно для богатых любителей не менее, а то и более знаменитой, нежели красота дворцов, красоты русских женщин.

В Японии их вежливо называют модеру‑сан – госпожа модель. В моем туристическом агентстве ежегодно весной собирали группу распустившихся старичков, с большими фотоаппаратами. Старички такие старые, что фотоаппараты – это единственное, что у них держится горизонтально, да и то не у всех. Один старичок, помню, в тот раз так и поехал со своей бабушкой того же возраста – она ему фотоаппарат держала. Так вот, приезжают эти дедушки в город Хабаровск, и там их встречают сразу русские модеру‑сан. Все под два метра, блондинки, и из одних ног состоят. Одежду они сразу скидывают, и удивленные увиденным японские старички сразу начинают ползать со своими фотоаппаратами между этих ног и все фотографировать. Когда наползаются – садятся на поезд и едут с моделями через всю Азию, до самого Петербурга. И на каждой станции выходят и снова делают фотографии русской обнаженной натуры – то на фоне березового леса, то на фоне живописной (то есть развалившейся) деревни. Ну и в конце гвоздь программы: обнаженные модели позируют в царских креслах внутри Эрмитажа. А зимой, когда Россия закрыта, проходит второй такой "фото‑тур”, но уже по Новой Зеландии. Там тоже природа красивая, да и лето, когда у нас зима. И модели, по секрету скажу, тоже русские – ну не простаивать же им голыми в холоде зимой и без работы!